Призраки и реалии, придуманные Мастером Чэнем

С Мастером Чэнем беседовала Анастасия Аскоченская

Эксклюзивное интервью Мастера Чэня (Дмитрия Косырева) известного востоковеда и автора романов «Любимая мартышка дома Тан» (2006), «Любимый ястреб дома Аббаса» (2007), "Шпион из Калькутты. Амалия и Белое видение" (2008) о новом романе "Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус".

— Почему в документах, которые перечислены вами как основа создания книги «Амалия и генералиссимус», нет архива Коминтерна? Между тем, основная коллизия книги — противостояние английской разведки и агентов Коминтерна в Британской Малайе в 30-е годы.

— Я пользовался скорее документами противоположной стороны – англичан. Они ярче. Архив Коминтерна — свод скучных резолюций, написанных бюрократическим языком. В них не отражены политические и исторические последствия проектов, которые разрабатывались Коминтерном в самых разных странах, зачастую провальных проектов. Например, той трагической истории, когда Коминтерн сначала создал и финансировал, а потом уничтожил Компартию Китая, точнее подвел ее под расстрел героем моей книги — Чан Кайши. Кстати, в «Амалии и генералиссимусе» я упоминаю труд профессора Колумбийского университета Александра Панцова из серии «Жизнь замечательных людей» — биографию Мао Цзэдуна, в которой ясно описано, что Мао — единственный оставшийся тогда в живых крупный лидер Компартии Китая. И своим возвышением он обязан тому, что в свое время не послушался Коминтерна, а пошел своим путем.

Недавно я выступал в нашем Международном дискуссионном клубе «Валдай» и рассказывал, что акции по подрыву или ослаблению существующих режимов при Клинтоне и Буше (всяческие «оранжевые революции», «революции роз» и т.д.), проводились по разработанной Коминтерном еще в 20-е годы технологии. Тогда Коминтерн создавал, особенно на территории Британской империи, сетевые неправительственные организации, одни занимались шпионажем, другие пропагандой, в них большинство рядовых членов мало представляли себе, кто на самом деле ими руководит. Дискуссия получилась оживленной, но что интересно – в принципе меня никто не опровергал.

—Один из главных героев «Амалии и генералиссимуса» Тони оценивает деятельность Чан Кайши абсолютно негативно. А как относятся к Чан Кайши реальные современные китайцы?

— Ну, у Тони это было весьма личное. Сегодня китайцы оценивают деятельность Чан Каши примерно как 50х50 плохого и хорошего, а Мао - как 40 плохого и 60 хорошего. Потому что (при всех «больших скачках» и «культурных революциях») режим Мао оказался весьма плодотворным для развития Китая в целом, особенно после смерти самого Мао. А в заслуги Чан Кайши его соотечественники могут записать только войну с Японией. Не то чтобы Чан был в этом так уж виноват – ведь эта война началась через два года после того, как он взял власть фактически во всем Китае.

— Может быть, они до сих пор ревниво относятся тому, что ему удалось создать и удержать независимый от Китая Тайвань? Вот барону Врангелю оказалось не под силу отбиться в Крыму от Красной Амии и основать там автономное государство, впоследствии придуманное Василием Аксеновым.

— Вообще-то сегодняшний Тайвань мало чем отличается от Китая, потому что, что бы тайваньцы ни говорили, общества очень схожи. Кстати, не стоит забывать, что прибытие Чай Кайши на Тайвань сопровождалось кровавой резней — генералиссимус расправлялся со всеми несогласными. И установленный им там режим был поначалу вполне диктаторским. А далее перемены в Китае и на Тайване происходили почти одновременно.

— Почему генералиссимус ни разу не появляется на «сцене» въяве? Вы даже не познакомили его с Амалией де Соза, хотя поставили их имена рядом в названии романа…

— А это очень интересный вопрос. В своих книгах я всегда создаю этаких призраков – людей, которые физически на страницах не присутствуют, но все крутится вокруг них. Или целые страны-призраки: действие происходит в Малайе, но какая-то большая страна как бы нависает, подобно облаку, над горизонтом. В первой «Амалии» это были Ганди и Индия. Здесь – Чан и Китай. А потом, зачем нужно было знакомить Амалию и генералиссимуса? Позже, теоретически, эта встреча могла произойти, поскольку Чан Кайши и его жена приезжали в Калькутту во время Второй мировой войны. Но, уверяю вас, общение самого Чана с Амалией не пошло бы дальше сухого рукопожатия. В конце концов, он был просто военным, выдвинувшимся из низов. И психологически был очень зажатым человеком, попросту не умел общаться с людьми, да и языков никаких не мог выучить. Поэтому я предпочел, вместо встречи Амалии и генералиссимуса, познакомить мою леди-детектива с его супругой Сун Мэйлин. Вот это была личность совсем другая. Сун Мэйлин была советником и пиар-менеджером Чан Кайши, его министром иностранных дел, министром культуры, и вообще это было правление двух человек.

— Вы поместили Амалию де Соза в эпоху Великой депрессии, которая достаточно тяжело переживалась не только Америкой, но практически всем миром. На ваш взгляд, много ли общего между тогдашним состоянием мировой экономики и нынешним кризисом?

— Да, параллелей можно провести немало. Действие первой книги об Амалии — «Амалия и Белое видение» — разворачивается как раз перед наступлением Великой депрессии. И в ней был воссоздан благополучный колониальный мир Британской Малайи до осени 29 года. А в «Амалии и генералиссимусе» действие происходит в 31 году, и это уже совсем другой мир, даже в британских колониях. Где, кстати, сначала были уверены, что «американская болезнь» не для них.

Если внимательно изучать хроники тех лет, то становится ясно: нынешний кризис не идет ни в какое сравнение с тогдашним. Никто не умирает от голода, не жжет костры на улицах, лишившись жилья… Я говорю про Америку в данном случае. Признаться, я в жизни не думал, что напишу такую проамериканскую книгу. Во-первых, сочувствие вызывают граждане США, пережившие тогда настоящую трагедию. Во-вторых, их невозможно не уважать за то, как стойко и упорно они преодолели кризис.

— Тогда о других параллелях: в свое время Борис Пастернак сделал Юрия Живаго поэтом для того, чтобы пристроить дорогие ему стихи, которые по разным причинам не вписались в поэтические сборники и не могли увидеть свет. Создается впечатление, что ваш герой — поэт Дай Фэй введен вами в роман для обнародования собственных стихов.

— Я общих методов с Пастернаком не искал, и даже не задумывался о сравнении с «Доктором Живаго». В книге очень немного стихов моего сочинения, и они написаны исключительно для того, чтобы связать строки, взятые мною у вполне реальных и замечательных китайских поэтов. Эти, китайские строки – это бриллианты, я лишь создавал для них оправу. В  основном — это стихи, взятые из сборника «Сорок поэтов. Китайская лирика 20-40 годов», в переводе Черкасского. Но в принципе моя книга — о поэте, который пытается существовать и выживать в жутком мире, что несколько роднит его с Юрием Живаго, оказавшемся в сходной ситуации. Другое дело, что мой поэт – не доктор, а гениальный шпион. Как спрашивает Амалия – если человек талантлив, то он ведь талантлив во всем?

— Вы пишете цикл «Шпион из Калькутты» от первого лица, причем женского. Зачем вам понадобилось влезать в шкуру шпионки португальского происхождения, проживающей в Британской Малайе за двадцать лет до вашего появления на свет?

- Потому что так интереснее. Подумаешь, стать женщиной - есть случаи и посильнее. Например, в своей последней книге «Сокол и Ласточка» - кстати, замечательная работа, красивая, тонкая - Борис Акунин написал от имени птицы. Стать птицей - это сильно! А от имени женщины мужчинами-писателями все-таки была создана пара книг. Но главное – когда ставишь себе почти невыполнимую задачу, самому работать интереснее.

На самом деле, там все сплелось в клубок чисто личных эмоций — мое знакомство с малазийскими португалками, любовь к Малайзии, музыка… Я был потрясен личностью прообраза Амалии де Соза - Амалии Родригеш, «королевы фаду». Музыка более популярной в России Сезарии Эворы — лишь ресторанная тень того, что делала эта великая португалка.

Мне было интересно проследить, как изменилась Амалия ко второй книге, она стала жестче, что вполне естественно в создавшихся обстоятельствах. В том мире, который окружает «другую» Амалию, поначалу было намного меньше цвета и музыки. Тем приятнее было смотреть, как заиграл, зазвучал и расцвел мир с того момента, когда в жизнь героини возвращается любовь.