Drupal

В общем, отдадим должное господам из АСТ — заспамили они город на совесть.
О качестве романа я говорить не собирался — казалось, повода нет. «Креативщик» не плох и не хорош, он никаков. Ни радости, ни отвращения, можно читать, можно не читать. Язык отсутствует, композиция простенькая, рамочная конструкция примитивна, в целом — среднего качества вагонное чтиво. Проглатывается, как положено вагонному чтиву, за два часа, несмотря на 350 страниц (на самом деле их там должно быть от силы 150, остальное нагнали за счет карманного формата, крупного шрифта и больших полей).

Это как с фильмом «Адмирал»: в кино идти стыдно, DVD покупать смешно, а посмотреть нужно — обсуждают, рецензии пишут, премии вручают. Ехал я как-то автобусом из Владимира в Москву, водитель диск поставил — как раз в районе Балашихи все умерли. В смысле герои. Очень удобно — и времени не потерял, и с кинопроцессом ознакомился. Вот и «Креативщик» из того же гнезда, даром что книга.

Выяснилось, однако, что коллегам роман Борисовой приглянулся. Сначала Лев Данилкин сообщил, что «Креативщик» — «умный текст», а автор — «хороший психолог» с «языковым чутьем» (правда, помянул при этом «великую писательницу» Улицкую и положительно отозвался о Дмитрии Липскерове, что резко девальвировало комплименты). Потом Галина Юзефович высказалась про «достойное чтение, одновременно увлекательное и неглупое». И пошло.

Элементарных ремесленных навыков, умения придумать пару новелл, где концы худо-бедно сходятся с концами, оказалось достаточно для признания за Борисовой уникального дара рассказчика. Вишневский даже признался, что по прочтении «Креативщика» стал умнее; хорошо б, коли так, — дождемся его следующего романа, проверим. Поистине, надо было долго и старательно выкашивать все, что не попса, выдавать заведомые эрзацы за haute cuisine, убеждать себя и окружающих, что «Даниэль Штайн» — это богословие, «Чапаев и пустота» — философия, а «Духless» — правда жизни, чтобы теперь «размышлять над вопросами бытия» (копирайт Санаева), читая «Креативщика».

Вынужден констатировать: вступительные взносы в клуб интеллектуалов нынче невелики. Ну, смутил мелкий бес неофита какой-то псевдогностической ересью (в прямом и переносном смысле). Ну, придумал картонный диалог картонного Гумилева с картонным Аграновым. Прочитать пару журнальных статей о «заговоре Таганцева» и популярную брошюру по гештальт-терапии — это теперь и называется «редкий в наших литературных обстоятельствах культурный уровень» (копирайт Улицкой)? Меньше надо было утрамбовывать под себя эти самые «литературные обстоятельства», господа, вот что я вам скажу.

Русский бестселлер сделал круг. Герои первых постсоветских детективов, помнится, не могли выйти на дело, не побазарив о Бердяеве. Потом мода на Бердяева прошла, настала эра Донцовой и Ко, где все было без затей. И вот теперь крупнейшее издательство изо всех сил раскручивает книжку, основное содержание которой состоит именно в претензии на интеллектуальность. Понятно, что проводить прямую через одну точку некорректно, но, сдается мне, это жжж неспроста: в ближайшем будущем нас ждет поток бестселлеров, персонажи которых будут прилежно морщить лбы и рассуждать о высоком. Поддержим отечественного производителя, докажем всему миру, что может собственных верберов российская земля рождать!

Есть в таком положении дел, воля ваша, что-то глубоко нечестное, отчетливый привкус вранья и дешевого позерства: если ты Донцова, будь добр оставаться Донцовой, и нечего прикидываться Тименчиком и Кёллером в одном лице. Но это все присказка. Главное, чем озадачены все поклонники «Креативщика», — кто такая Анна Борисова? Издательство смутно намекает на некую даму, которая по неким смутным причинам предпочитает печататься инкогнито. Критики судачат про балующегося литературой олигарха, упирая на то, что первый роман Борисовой, «Там», вышел год назад в издательстве Александра Мамута «КоЛибри» — значит, Мамут-то и есть Борисова. (Сейчас, впрочем, эта гипотеза сильно потеряла в правдоподобии — едва ли Мамут так покорно поплелся бы в АСТ вслед за руководителем «КоЛибри» Сергеем Пархоменко.)

Идея с дамой под вуалью носилась в воздухе — одновременно с «Там» в АСТ вышел роман Анатолия Брусникина «Девятный спас», при рекламе которого активно использовался тот же трюк. Тогда еще бродила не понятно на чем основанная версия, что Брусникин — это Акунин. Но об авторстве «Девятного спаса» посудачили и забыли, Брусникин, судя по всему, надежд не оправдал и был сдан в утиль, а на проект «Борисова» решено сделать ставку.

Между тем автор «Креативщика» похож на Акунина гораздо больше, чем Брусникин. Тут и имя-перевертыш (Б.А. — А.Б., Борис Акунин — Анна Борисова), и интерес к делу ЮКОСа (Акунин, как помним, недавно взял интервью у Ходорковского), и отчетливые мессианские претензии, наличие которых у Акунина со времен «Пелагеи и красного петуха» не вызывает сомнений. Еще несколько сходств привела Наталья Кочеткова в «Московской неделе». В общем, если это и не Акунин, то кто-то, старательно под него косящий. Правда, на Акунина похожа едва ли не вся современная литература. Фабрика бестселлеров ориентирована не на инновации, а на бесконечное клонирование однажды сработавшей формулы успеха. Наверное, и в Брусникине все-таки было что-то эдакое, акунинское, не могло не быть, у кого-то ведь он должен был списывать.

Но загадок без разгадок не бывает, тем более в пиаре. Рано или поздно издательству придется предъявить почтеннейшей публике Анну Борисову, кем бы она ни была. Занятно посмотреть, что придумает АСТ. Если автором «Там» и «Креативщика» вдруг и впрямь окажется Григорий Чхартишвили — это будет разочаровывающий поворот. Еще один некогда перспективный беллетрист долюбился до мышей — сюжет печален, но не нов. Гораздо интереснее, если выяснится, что автор никакого отношения к Акунину не имеет, а работает под него от чистого сердца, по принципу «все побежали, и я побежал».

Но забавнее всего вышло бы, обернись Анна Борисова Эрикой Чхартишвили. Свежо и смело, а главное, по-честному: все «мужские» бестселлеры у нас пишет автор «Азазеля» и «Левиафана», все «женские» — его жена и пресс-секретарь. Прочих просят не беспокоиться.

Историческая справка
Публикации под никому не известными псевдонимами часто способствовали раскрутке текста, придавая ему ореол загадочности и полузапретности. Самый хрестоматийный пример — «масочная» публикация «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина»: Пушкин настаивал на строжайшей анонимности, справедливо опасаясь, что его первые прозаические опыты вызовут критический залп и повредят репутации первого поэта. В тайну мистификации были посвящены только Боратынский, Вяземский и Плетнев.

Логик и математик Чарльз Доджсон — человек одинокий и болезненно скрытный — не желал портить репутацию ученого абсурдистской сказкой «Алиса в стране чудес» и издал ее под псевдонимом Льюис Кэрролл, за которым в течение ближайших ста лет успели разглядеть многих его великих современников, в том числе английскую королеву (последняя версия оказалась особенно живучей). Тайна авторства знаменитого «Романа с кокаином» — одной из лучших книг русской эмиграции — спровоцировала Никиту Струве на весьма доказательную статью о том, что роман в действительности написал Набоков, и почти все в это верили, пока загадочный М. Агеев не оказался Марком Леви, вернувшимся в СССР после войны и умершим в 1973 году (он заведовал романо-германской кафедрой в Ереванском университете). Если бы не тайна авторского имени, роман, конечно, не вызвал бы и половины того интереса.

Нередки случаи, когда авторы прибегали к псевдонимам, дабы избавиться от надоевшей литературной репутации либо провести критиков. Горький предполагал, что систематически критикующий его Юлий Айхенвальд реагирует не столько на тексты, сколько на имя, — и опубликовал «Рассказ об одном романе» под псевдонимом Василий Сизов. Когда Айхенвальд обрушился на рассказ, написанный в самом деле в новой для Горького сдержанной манере, Горький радовался больше всех: «Значит, он честный человек!» Фокус Набокова удался лучше: желая выставить на посмешище своего постоянного зоила Георгия Адамовича, он опубликовал подборку своих стихов под псевдонимом «Василий Шишков», и этого Василия Адамович в самом деле не раскусил: он отозвался на цикл поздней набоковской лирики восторженной рецензией, приветствующей нового поэта. Ромен Гари, появившись под маской Эмиля Ажара, преследовал иные цели: он хотел проверить, не иссяк ли его литературный дар, и оказался единственным французом в истории, удостоенным Гонкуровской премии дважды: в 1956 году — за «Корни неба», а в 1975-м — за «Вся жизнь впереди».

Михаил Эдельштейн
Источник: Профиль