The Independent: «Как изменилась российская литература?»

book_rus.jpg [1]

Слово «мэйнстрим» пришло в русский язык из английского и стало едва ли не более распространенным, чем его отечественные аналоги. Люди часто используют его, когда обсуждают современную литературу, но его значение не вполне ясно. На самом деле, позиция мэйнстримной литературы в России дня сегодняшнего напоминает положение ее среднего класса: 20 лет спустя после краха коммунизма он до сих пор так полностью и не укрепился в обществе.

Литературная сцена страны порой воспринимается как продукт старой системы. Хотя это в некотором отношении правда, это вряд ли способно отразить всю картину в целом. Один из ее наиболее известных и наименее понятных элементов - это полярная природа общества, и как следствие, его литературы, которая не оставляет места для пресловутого срединного пути, умеренной позиции. Как и многие вещи в России, современная литература - это любопытная комбинация крайностей, где архаичное сосуществует с современным. 

Были попытки создания новой литературы, которая сочетала бы качество текста с массовой доступностью. Однако, по словам Кирилла Кобрина, редактора и автора, чьи очерки и короткие рассказы являются отличными примерами европейской модернистской традиции, «механизм, при помощи которого издатели и авторы могли бы делать свою работу для удовлетворения читательского спроса на приличные книги, еще только предстоит выработать в России». Михаил Шишкин, автор награжденных премиями романов «Взятие Измаила» и «Венерин волос», еще более радикален на этот счет: «Русская литература никогда не определялась книжным рынком».

На его взгляд, для большинства читателей в России, «этой бесчисленной армии учителей, врачей, инженеров», сегодняшняя ситуация - не лучше, чем в советские времена. «Их унижение теперь, когда времена коммунизма прошли, приняло другие формы: недостаток базовых прав, единовластие, разрыв между богатыми и бедными. Западные читатели видят в книге способ убить время, а для русских это - баррикада, которая помогает людям бороться за свое достоинство». Шишкин и Кобрин - среди пятидесяти авторов, которые приедут на следующей неделе на Лондонскую книжную ярмарку (London Book Fair) и примут участие в ее посвященной России тематической программе. Британские энтузиасты страны, которая дала миру Толстого и Чехова, должны быть довольны, несмотря на печальный факт, что лишь небольшая доля русских книг, представленных на выставке, переведена на английский.

Одним из авторов, признанных в англо-говорящем мире, является Борис Акунин, автор детективных бестселлеров. Еще один - Людмила Улицкая, чей роман «Даниэль Штайн, переводчик», который скоро выходит в Великобритании, был первым, который сделал еврейскую самобытность предметом массовой литературы в России. Проза Улицкой, возможно, наиболее близка к «настоящему мэйнстриму», насколько это возможно в нынешней обстановке, ее успех возникает из повсеместной ностальгии по исчезнувшей советской интеллигенции.

Александр Иванов, директор Ad Marginem, московского издательства, полагает, что эта ностальгия - одна из основных характеристик сегодняшней читательской аудитории. Именно этот фактор объясняет популярность Дмитрия Быкова, чьи попытки объединить всех либеральных советских авторов под одним именем оказались очень успешными и действенными. Содержание его книг (среди них и «Живые души» (Living Souls), опубликованная на английском в 2010 году) может быть слишком ретроспективным, но его биографии Бориса Пастернака и Булата Окуджавы, этих символов советской культуры, взывают к образованному читателю, живущему в обществе, которое больше не ценит их, и служат инструментом для направления их неудовлетворенности и чувства бессилия на то, чтобы напомнить о прошедшем.

В то же время роль литературы как социального института в России сравнительно слабая. Литературные премии, критические отзывы и точки зрения авторов мало воздействуют на общество, хотя поддержка, выказанная заключенному предпринимателю Михаилу Ходорковскому со стороны Акунина и Улицкой, «определенно является признаком мэйнстрима, возникающего как либеральная форма литературного процесса», говорит Иванов.

Два крупных писателя, которых не будет на выставке - Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Первым восхищаются за его способность измерить и оценить атмосферу момента, особенно те, кто вырос на его «Generation «П». Homo Zapiens» в 1990-е годы. Сорокин поддерживает свою репутацию великого стилиста, который не просто работает с российской мифологией: он просто взрывает их изнутри, используя их собственный язык в качестве запала.

Один из тех, кто идет по стопам сорокинского постмодернизма – Михаил Елизаров. Его «Библиотекарь», награжденный премией «Русский Букер» в 2008 году, это постсоветский фантастический роман, который выражает чувства многих тридцатилетних по отношению к их позднесоветскому детству, «жизни мечты». Ностальгия – это явно состояние, которое охватывает не только старшее поколение.  

Если картина уже выглядит слишком мечтательной, стоит добавить, что наряду с писателями, опирающимися в основном на свой советский опыт, есть и те, кто наоборот, полностью его игнорирует. Андрей Левкин, чья последняя книга «Марпл» – это серия пробуждающих мысли рассказов, действие которых происходит между Ригой, Киевом и Москвой, не чувствует веса советской империи на своих плечах. «Возможно, это связано с тем, что я вырос в Латвии (тогда части СССР) или с тем, что я был ближе к живописи, чем к литературе», - объясняет он. Как бы там ни было, но проза Левкина – недокументальная, если использовать его собственный термин – выделяется как свежее отклонение, попытка создания языка, свободного и от пережитков прошлого, и от модного «новояза».

Для многих русских, которые стараются перевернуть новую страницу в национальной литературе, идея мэйнстрима неизбежно вызывает негативные ассоциации. Левкин упоминает нескольких молодых авторов, которые попадают в эту категорию, включая Захара Прилепина с его сильными националистическими нотами. 

Он добавляет, что Александр Иличевский, чьи путевые заметки он высоко ценит, «является, на самом деле, частью мэйнстрима, но в действительности не должен к нему относиться». Последний роман Иличевского «Перс» - дань уважения восточной культуре, в нем автор возвращается к родным берегам Каспийского моря, чтобы найти не что иное как опустошение. Живя за границей и недавно переехав из Москвы в маленький город, он один из тех писателей, которые находят провинциальную культурную жизнь более заманчивой, чем культурная жизнь больших городов.

Если отдаленные места могут способствовать творчеству, то российские издатели и книготорговцы пытаются там выжить. Действительно, многие сталкиваются с катастрофой в области распространения, особенно когда дело заходит о серьезных книгах. На смену старой системе пришла новая, полностью коммерциализированная, чьи недостатки демонстрируют, что рыночная экономика не способствует книготорговле на дальние расстояния. Если такие города как Москва, Нижний Новгород, Санкт-Петербург, Екатеринбург обычно имеют хороший набор книг на прилавках, то чем дальше от них, тем сложнее найти что-то стоящее почитать.

Порочный круг «нет распространения – нет спроса» не так легко разорвать. И тогда вступают в игру литературные журналы, такие как «Новый мир», «Октябрь», «Знамя». Зародившиеся еще в советскую эпоху, эти оплоты культуры порой сравниваются с изданием XIX века Edinburgh Review из-за предлагаемого ими широкого выбора художественной, документальной литературы и поэзии. Они являются местом встречи для таких разных авторов как Герман Садулаев (его «Я – чеченец» была опубликована в Великобритании в 2010 году) со своей традиционной прозой, и тех, кто находится на другом конце спектра, например, Кобрин или Андрей Лебедев, чья совместно написанная книга, посвященная одной песне Нила Янга «Беспомощный» (Helpless) не поддается жанровому определению.

Вне зависимости от финансовых трудностей, журналы продолжают публиковать высококачественные тексты и доступны в библиотеках. Последние предлагают как минимум частичное решение для провинциальных книголюбов. Не редкость, когда люди выстраиваются в очередь в библиотеки, поэтому уменьшение их числа, вызванное недостатком опытного персонала – еще один удар по массовому чтению. 

Наиболее эффективный инструмент для преодоления проблем с распространением – это Интернет. Число литературных сетевых публикаций, возможно, и невелико, но популярность их велика. Пионером в этой области выступил «Вавилон», основанный 15 лет назад как антология современной литературы поэтом Дмитрием Кузьминым, который редактирует «Воздух», ежеквартальный поэтический журнал. Проблема с интернетом заключается в том, что он все еще является роскошью для некоторых русских, при том, что основные его пользователи редко интересуются хорошей литературой. 

Традиционное книгоиздание – еще одна область, где вещи бывают либо черными, либо белыми. Рынок разделен между гигантами типа «АСТа» или «Эксмо», в то время как небольшие независимые издательства страдают от огромных налогов и арендной платы. Иванов говорит о «крошечном варианте Британского независимого альянса (British Independent Alliance)», созданной Ad Marginem и небольшим издательством «Текст», который позволил им продавать свои книги напрямую. Он отмечает, что фактически не существует ни частной, ни правительственной поддержки: «Нам удалось получить три тысячи долларов на издание «Самодержца пустыни» Леонида Юзефовича, беллетризованную биографию барона Унгерна (героя Первой мировой войны, который пытался восстановить монархию после большевистской революции), но это был лишь разовое мероприятие». 

Что касается печатных тиражей, то крупные концерны выпускают десятки тысяч, часто идя на компромисс с качеством. Более мелкие компании обычно начинают с 1-3 тысяч экземпляров, хотя итоговые цифры могут быть значительно выше. Самый разительный пример – «Подстрочник» - воспоминания советской эпохи покойной Лилианы Лунгиной. За первоначальным тиражом, составлявшим примерно 4 тысячи экземпляров, последовали несколько дополнительных, по несколько тысяч каждый, и в итоге общий тираж вырос до ста тысяч в течение года. Инициатором проекта выступила Варвара Горностаева, директор издательства Corpus, аффилированного «АСТ»; она тоже приписывает успех издания ностальгии читателей по своему интеллектуальному прошлому. 

Ухудшение редакторских стандартов – тоже бич издателей, хотя есть и обнадеживающие примеры. Горностаевой «повезло работать с двумя типа хороших редакторов». Основательный профессионализм старой школы дополняется опытом и навыками инициативных – и, на удивление, грамотных, учитывая нынешнее состояние системы образования – двадцатилетних, часто с журналистским прошлым.

Литературные премии, будучи сравнительно новым явлением в России, не имеют такого значения, как их западные аналоги. «Русский Букер» умирает спустя двадцать лет, потому что его финансирование не продолжается; «Большая книга» и «Национальный бестселлер», поддерживаемые крупными издателями, пока вручаются, но идея объединения коммерческого успеха с хорошей литературой пока так и не реализовалась.

Самая старая премия, названная в честь великого русского модерниста Андрея Белого, была основана в 1978 году в противовес официальной литературе и остается приверженной нонконформизму. Сама награда имеет символический характер – победитель получает один рубль, бутылку водки и яблоко, но от этого приз не становится менее важным. Название еще одной премии, «НОС», перекликается с известной повестью Гоголя. Премия была учреждена в 2009 году, когда отмечалась двухсотлетняя годовщина классика, Ириной Прохоровой, главой «Нового литературного обозрения», независимого издательства. В этом году победителем стала «Метель», роман Сорокина, который, несмотря на свой культовый статус, не удостаивается официальных наград. По словам Прохоровой, «НОС» призван модернизировать концепцию литературных премий, открыв процесс размышлений и принятия решений членами жюри публике.

Готова ли русская литература в целом к модернизации? Возможно, лучший индикатор - это обычный читатель. Сейчас в московском метро можно увидеть больше ридеров, чем в подземке Лондона. В то же время, многих русских по-прежнему обманывают книгопродавцы в плане формирования выбора и цены. Где-то между этими двумя крайностями и лежит третий путь.

Анна Асланян, источник The Independent [2], перевод: ИноСМИ [3]