Алексей Цветков: «Гутенберг поверженный»

Паника — неизменный спутник технического прогресса. Стоит появиться чему-то новому, и сторонники старого начинают поговаривать о конце света.

Мы, конечно, не всегда знаем наперед, что можно считать прогрессом, а что тупиком, но я имею в виду факты, удостоверенные временем. И железные дороги, и автомобиль в пору своего возникновения вызывали у многих ужас. Мало того, что они представляли угрозу внушительной в ту пору индустрии гужевого транспорта, речь шла о предстоящих тысячах невинных жертв под колесами ревущих чудовищ. Кое в чем приверженцы четвероногой традиции были правы: по некоторым подсчетам [2] число катастроф со смертельным исходом в автомобильную эпоху втрое превысило статистику гужевой на душу населения, по крайней мере в Лондоне и Нью-Йорке. Но тут надо принять к сведению, что автодорожного транспорта сегодня во много раз больше, чем было конного в прежние времена, а итоговую цифру следует противопоставить десяткам миллионов спасенных машинами скорой помощи.

Переход с бумажных книг на цифровые, свидетелями и участниками которого мы сегодня являемся, особым кровопролитием не грозит, но нареканий тоже не оберешься. И речь пойдет вовсе не о замшелых энтузиастах вчерашнего дня, которые по сей день считают сотовый телефон адской машинкой и с отвращением позаимствовали Kindle у продвинутого внука, чтобы минуту брезгливо подержать в руках, а затем гневно отрецензировать в периодическом органе, который читают им подобные. Речь пойдет о писателях — от тех, кого процесс затрагивает самым непосредственным образом. Многие из них сегодня опасаются за свой кусок хлеба.

Многие — не значит все или даже большинство. Кое-кто уже подписывает договоры непосредственно с сетевым магазином, а теперь уже издательским домом amazon.com, производителем Kindle'а, и выпускает свои книги сразу в цифровом формате. Сегодня цифровые публикации составляют уже 6 процентов от всех книжных продаж Amazon'а и превысили продажи книг в твердом переплете, обычно наиболее прибыльных. Но процесс адаптации не всегда протекает гладко.

Том Чэтфилд опубликовал [3] в британском журнале Prospect выдержки из своих бесед с некоторыми писателями, которые видят в новой издательской парадигме подрыв основных методов своей работы. Речь идет не о сентиментальных мотивах — можно сколько угодно распинаться к любви к бумажной книге, к ее тактильным и обонятельным преимуществам, но всерьез этот аргумент принять нельзя, лошадь тоже симпатичнее примуса на колесах. Писателей беспокоит практика.

Вот, к примеру, писательница Лайонел Шрайвер, которая в 2005 году была удостоена престижной премии Orange за свой роман «Нам нужно поговорить о Кевине». У нее налажен процесс работы, типичный для западного прозаика со сложившейся репутацией: она публикуется в «бумажных» издательствах и периодических органах, и предстоящая «перестройка» сулит ей массу хлопот. Не говоря уже о том, что в выборе собственного чтения она привыкла ориентироваться на установившуюся иерархию изданий и критиков, и у нее не вызывает энтузиазма переход на систему, где каждый сам себе критик и литературный агент. Практика, сложившаяся на протяжении десятилетий, стала законом ремесла: писатель получает от издательства аванс, вычисленный по результатам прошлых продаж, работает над очередной вещью, авторитетные СМИ публикуют реценции, затем издательство устраивает ему рекламное турне, в оптимальном случае заключается даже контракт на киноэкранизацию или сериал, а затем цикл повторяется. Теперь закон дает трещину. Исчезают границы, в случае бумажной книги представляющие собой как минимум переплет, книга, если это вообще можно назвать книгой, начинает куда сильнее зависеть от контекста, которым становится кругосветная сеть, и трудно понять, выживет ли в новой ситуации жанр романа: ему много раз предрекали смерть, но он посрамил все пророчества, однако теперь неясно, способен ли пространный сюжет удержать наше внимание в цифровой среде, и это в первую очередь касается «высоколобой» литературы, где сюжет вообще играет вспомогательную роль.

Ситуация, надо сказать, до боли знакомая, и тут даже не надо прибегать к паровозно-автомобильной метафоре. В литературе нет понятия прогресса, аналогичного технологическому, трудно сказать, чем, к примеру, Джон Гришем лучше Франсуа Вийона при всей несравнимости их заработков. Но литература, как и вся цивилизация, всегда сильно зависела от технологии и откликалась на ее новшества. В дописьменное время поэзия доминировала безраздельно ввиду встроенных в нее мнемонических механизмов, от Гомера до сербского эпоса, который по-настоящему был собран и записан лишь в прошлом веке. Песни Гомера были скомпонованы в дошедшие до нас поэмы группой редакторов уже в уже в эпоху развитой письменности, сам он вряд ли опознал бы в этих книгах то, что исполнял в сопровождении лиры.

До изобретения книгопечатания поэт существовал либо на средства мецената, либо, как Вийон, занимался отхожим промыслом, понятия тиражей и гонораров тогда не существовало. Именно книгопечатание ознаменовало настоящее рождение прозы и романа как массового жанра; что ни говори, не Марсель Пруст, а именно Джон Гришем или Джеймс Паттерсон, которого цитирует Чэтфилд, — настоящие потомки Гомера, умеющие завлечь широкую аудиторию хитрым поворотом сюжета. Такое обуржуазивание литературы пошло явно не на пользу поэзии, постепенно утратившей большинство своих мнемонических приемов, а затем и аудиторию, и история сохранила множество нареканий на «читателей газет», которые в глазах хранителей высокого огня были чернью, недостойной сопричастия вечным ценностям.

Сегодняшняя ситуация напоминает эпоху гутенберговского перелома, и не только в общих чертах. Быстрее всего приспосабливаются именно те, кто ориентируется на массовую аудиторию, и фантасты Нил Стивенсон и Грег Бэр уже создали сайт «Монголиада [4]», где доступ (в том числе с помощью iPhone'а и iPad'а) к синхронически развивающемуся повествованию имеют вносящие плату абоненты, и вполне возможно, что это перспективный жанр. Более эзотерические писатели с печалью наблюдают, как разваливается привычный для них творческий цикл и практически испаряется дистанция между автором и аудиторией. Но стоит вспомнить, что Пруст и Джойс, Толстой и Достоевский, Диккенс и Остин были в конечном счете порождением изначально плебейского жанра. Те, кто тоскует по неизменному, должны по старинке напевать под звуки лиры.

Кстати, несколько слов об этой самой лире. Похоже, что цикл в какой-то степени замкнулся, и ситуация, в которой некоторые прозаики почувствовали себя обиженными, пошла на пользу поэтам. Нового эпоса в наше время ожидать не приходится, а компактной лирической поэзии чтение с экрана ничуть не в ущерб, многие это инстинктивно почувствовали, и тот факт, что в России сегодня поэзия явно даст форы прозе, во многом связан именно с созданием виртуальной коммуны поэтов — вначале в довольно непритязательной форме на сайте stihi.ru, а затем в «живом журнале». Себя в пример приводить неудобно, но зато в материале хорошо ориентируешься. Тиражи моих стихотворных сборников никогда не превышали тысячи экземпляров. Тем временем в моем блоге на livejournal.com, который совсем не принадлежит к числу самых популярных, число уникальных читателей порой составляет тысячу в день.

Жалобами прогресс не остановишь, но те, кто смотрит в будущее с ожиданием, а не с ужасом, вполне могут выиграть от новой парадигмы. Всемирная сеть, содержащая помимо прочего Википедию и Google Books, сильно упрощает проблемы поиска данных, для которых компьютер становится естественным способом организованного хранения, упраздняя необходимость в картотеках и папках с вырезками. Издательское дело сегодня по плечу человеку с минимальными компьютерными навыками, проблема литературного дебюта и прорыва отпала, а обретение популярности как всегда остается вопросом таланта и способностей к саморекламе, тогда как потенциальная аудитория становится кругосветной. Что касается иерархии критики, то она уже постепенно складывается даже на таком всенародном сайте как amazon и в некоторых блогах. Традиционной иерархии так или иначе придется пристраиваться к этому составу.

Лайонел Шрайвер никто не давал гарантий, что способ литературного труда, к которому она привыкла, канонизирован на века, точно так же, как и разочарованным извозчикам начала прошлого века никто не обещал вечного господства гужевого транспорта. Авторы, называй их хоть создателями «контента», так или иначе найдут для себя оптимальные способы работы, жанровая структура наверняка будет перестроена. Но ведь мы сегодня не пеняем на то, что среди нас нет новых Гомеров и Вергилиев, тогда как современники этих гениев не имели никакого понятия о Прусте и Толстом. Незачем полагать, что все само собой сложится к лучшему, но у нас есть все возможности извлечь из новой ситуации выгоды, о которых Пруст с Толстым не могли и мечтать.

Алексей Цветков, источник: InLiberty.ru [5]