«Русский бум» в Германии

bestss.jpg [1]

Во Франкфурте-на-Майне вот-вот должны объявить победителя самой престижной в в Германии литературной награды, «Deutscher Buchrpreis». Номинантов этого года сравнивают со сборной ФРГ по футболу. Никогда прежде в «длинном списке» не было такого количества «странно звучащих имен» — в числе претендентов уроженцы Израиля, бывшей Югославии, Франции, Чехии. В том числе, и три автора из постсоветского пространства — Грузии, Питера и Екатеринбурга. Означает ли это и скорый рост продаж русских книг? Не наступило ли на Западе время «русского бума», о котором так любят говорить в России?

Когда в прессе российской или русскоязычной говорят о «буме русской литературы на Западе» (а сообщают об этом более-менее регулярно), то никогда не знаешь, рукоплескать или ухмыляться, — очень уж это напоминает рапорты о «грандиозном успехе зарубежных гастролей Аллы Пугачевой», которые свидетельствуют лишь об отзывчивости выходцев из стран постсоветского пространства, которые готовы платить немалые деньги за концерт не в самом лучшем зале где-то на городской окраине. Опросы показывают, что русских авторов немцы знают так же хорошо, как российских поп-звезд. То есть, практически никак.

Конечно, современной русской литературе есть, что предложить. Чем, в конце концов, Стефани Майер со своей «вампирской сагой» лучше «метростроевца» Глуховского, предложившего Вселенную не менее уникальную? Если объективно, то ничем. Однако говорить о Dmitry Glukhowski со своими немецкими друзьями я пока толком не могу, а вот Stephenie Meyer — уже который месяц в списке немецких бестселлеров; спроси любого банкира во франкфуртском Сити, и ему будет, что сказать в ответ.

Однако «бум» литературы, давшей миру Достоевского и Чехова, то и дело предрекают. Вот в прошлом году о этом сообщала радиостанция «Deutsche Welle», рассказывая о нескольких новых переводах классики: «Анны Карениной» в пересказе Розмари Титце и «Евгения Онегина» Сабины Бауман. Обе переводчицы удостоены похвал среди коллег по цеху, издатели их говорят о хороших продажах. Но цифры куда красноречивей — увесистый том «Eugen Onegin» вышел тиражом менее тысячи экземпляров. В онлайн-магазине «Amazon» книга в продаже имеется, а рецензий нет ни одной. Между тем переводчица русского «романа в стихах» говорит, что «не ожидала такого успеха». «Я думала, что это может быть интересно только специалистам, что это дорого, все-таки сто евро стоит. И я была удивлена», — рассказала мне Сабина Бауман, вынудив задуматься об относительности понятия «успех».

Русскую литературу немцы любят — в этом не может быть никаких сомнений. Пару лет назад о книге Ирины Денежкиной я разговаривал даже с одним фермером из гессенской глубинки; у себя в деревне он разводит племенных коз, а на досуге много читает. Многие ли в России вспомнят сейчас автора, с которым в начале «нулевых» ассоциировалась проза двадцатилетних?

А недавно, к 150-летию Чехова на немецкий - и прекрасно! – перевели рассказы, которые даже на родине классика попадают далеко не во всякое собрание сочинений. «Юмор Чехова никогда не устареет», — заверил меня Петер Урбан, составивший сборник ранних рассказов русского классика для издательства «Diogenes». Кстати, сам переводчик, работу которого хвалят за близость к оригиналу, живет под Франкфуртом, в местах, необычайно похожих на чеховскую деревню: с покосившимися заборами, в глуши прямо-таки лопуховой.

Столь аутентичными жизненными обстоятельствами большинство немцев похвастать не могут, а их отношение к современной русской литературе вполне отражает рецензия на «Метро 2033» Дмитрия Глуховского. «Эту книгу я получил от отца и поначалу отнесся к ней скептически: толстенный том, да еще какого-то русского автора», — написал совсем недавно на сайте amazon.de один из читателей, который увлекся фантастом со странным именем только по воле случая. «Современную русскую литературу плохо читают в Германии, — осенью 2003 года писал на страницах «Der Tagesspiegel» Сергей Болмат, живущий в Кельне русский автор. — Публикуют много, продают мало».

В последний раз русские авторы попали в список немецких бестселлеров в 2003 году, когда Россия была почетным гостем международной книжной ярмарки во Франкфурте и, по традиции, вся тяжелая артиллерия немецкой прессы участвовала в промоушене литературы «made in Russia». Год спустя так же много в ФРГ говорили о судьбах арабской литературы, а в эти дни, в канун очередной Buchmesse, вот-вот должен вспыхнуть интерес, скажем, к Федерико Андахази, сопоставимый с тем, который семь лет назад вызывала у немцев Людмила Улицкая.

«Длинный список» нынешних номинантов на премию германской книготорговли «Deutsсher Buchpreis» и правда неплохо рифмуется со сборной ФРГ по футболу: и там, и там «не совсем немецкие» фамилии. Так, среди претендентов оказалась Нино Харатишвили, пишущая пьесы на немецком и родном грузинском; поэт из Питера Ольга Мартынова, написавшая свой первый роман на немецком; Алина Бронски, уроженка Екатеринбурга, для которой язык Гете сделался, похоже, единственно возможным литературным языком (а «русская тема», кажется, единственно возможной; книга-номинант рассказывает о судьбе советско-татарской семьи, переехавшей в Германию).

В короткий список попали другие «иностранцы» (например, сербка Мелинда Надж Абонджи, живущая сейчас в Швейцарии), что значимости факта не отменяет. «Премия очень престижна, — пояснил мне Олег Юрьев, писатель и колумнист «Tagesspiegel». — За пять лет своего существования она превратилась в основную книжную премию Германии. «Deutscher Buchpreis» многое решает в судьбе книг, в судьбе авторов. Каждый литературный процесс нуждается в инструментах, определяющих место писателя. Без этого не обходится ни одна литература мира. В Америке важна система продаж — кто много продал, тот и молодец. Во Франции существует система литературных премий. С их помощью направляют читателя».

Здесь можно вспомнить историю Эльзы Триоле, супруги французского поэта Луи Арагона. Свою первую книгу она написала на русском, в 1925 году, а мировое признание получила двадцать лет спустя, когда была удостоена «Гонкуровской премии» за «Незваных гостей», свой первый французский роман. Кстати, другой гонкуровский лауреат, Ромен Гари по-русски только говорил, а писать стал сразу на выученном языке. Также, впрочем, как и Лев Тарасов, получивший самую престижную премию литературной Франции под псевдонимом Анри Труайя.

«В Германии были важны культурные отделы больших влиятельных газет, — продолжает Олег Юрьев. — Если в 1970-е годы появлялась рецензия во «Frankfurter Allgemeine», то книга мгновенно превращалась в бестселлер. Но сейчас критика утратила свое влияние, и потребовалась другая действенная система, организующая литературный процесс. Это не авторская премия, это премия, связывающая литературу с книготорговлей. Она скопирована из английского литературного пространства, коммерчески более организованного».

Означает ли это всплеск интереса немцев и к литературе, которую сам Томас Манн называл «святой» (немецкая литература была у него «великой»)? «Интерес к русским авторам растет, — заверила меня Алина Бронски. — И к тем, кто пишет по-русски, и к таким, как я, кто пишет по-немецки. Нам грех жаловаться, если ты сравнишь ситуацию с Америкой, где моя книга была опубликована, то там переводы — это огромная редкость. В Европе, в Германии, интенсивно читают литературу других стран».

«В Германии сняты внутренние ограничения на то, чтобы воспринимать книги, написанные авторами с не-немецкими фамилиями, — убежден Олег Юрьев. — Это результат чисто математический — нас здесь много, и многие из нас пишут. Произошло обогащение литературы за счет людей другого происхождения, имеющих другой опыт и другой подход к языку». А колумнист газеты «Süddeutsche Zeitung», размышляя об «интернационале» в списке претендентов на «Deutscher Buchpreis», напомнил, что о закате литературы национальной и появлении мировой литературы говорил еще Гете. Наверное, уже пора.

Константин Куц

Источник: BFM.Ru [2]