Борис Ленский: «Случайности, определяющие закономерности»

Lenskij.jpg [1]

23 октября исполнилось 80 лет Борису Владимировичу Ленскому – замечательному человеку книги, руководителю, педагогу, деятелю науки и культуры.

— Борис Владимирович, начну с тривиального вопроса. Как сложилось, что жизнь Вы связали именно с книгой? Что-то мне подсказывает, что и родители у Вас не поэты и не писатели, богатой домашней библиотеки не было…

— Всё верно. Я обыкновенный деревенский парень. Родился в станице на реке Северский Донец – это приток Дона. Так что по одному из дедов я донской казак. До 12 лет жил при керосиновой лампе. До 18 лет, то есть до того момента, когда я поступил в институт, воспитывался у дедушки с бабушкой, потому что родители то учились, то работали. Бабушка была совсем неграмотной, дед был грамотным немного, поэтому я помогал им, обеспечивал некую грамотность в их жизни. Дед заведовал сберегательной кассой. Сберкассы были раскиданы по всему району. Я помогал писать сводки за месяц.

Это я к тому, что никакой предопределённости к книге не было. Правда, отец мой (он тоже был станичником) ещё до войны закончил престижный вуз железнодорожного транспорта в Ростове-на-Дону, но вот домашних библиотек, упоительного чтения не было. Хотя читать я умел с четырёх лет.

— Какие книги читали?

— В доме было от силы книжек пятьдесят, причем главным образом это была политическая литература, потому что дед был партийцем с большим стажем, вступил в партию во время революции. Поэтому в доме были труды Ленина и другие произведения подобного рода. Я их читал и даже пытался что-то разъяснять, хотя сам мало что понимал. Ещё читал газеты и пытался просвещать неграмотную родню.

— Уже тогда появились задатки преподавателя?

— Да, уж, большой педагог.

— Что было дальше?

— Энгельс в своей работе «Диалектика души» написал: «Закономерность прокладывает себе дорогу через целый ряд случайностей». Ведь, согласитесь – у большего числа людей жизнь вряд ли идет по чётко намеченной программе, поэтому я после окончания школы закончил нормальный вуз – Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Это только потом его стали называть «керосинкой», а тогда это был очень серьезный и солидный вуз – один из столпов индустриального развития. Кстати, наш ректор закончил Горный институт, который находился рядом с нашим, поэтому он всегда мне говорит, что мы с ним с одного двора. Он инженер-электрик горного дела, а я – инженер-механик. Но я никогда не считал это время потерянным, наоборот – считаю, что человек должен иметь какое-то техническое или естественнонаучное образование, а гуманитарием он должен становиться по мере осмысления того, что происходит вокруг. Фундаментальное образование даёт очень много, когда ты познаешь мир не с помощью абстрактных умозаключений, а на основе чего-то конкретного, тех же железок.

— На Ваших глазах происходили кардинальные изменения в отрасли, Вы все это видели изнутри, рушилась старая система, строилась новая...

— Ну, во-первых, я не принадлежу к числу людей, которые считают, что что-то рухнуло и произошло что-то непоправимое. По-моему, идет нормальное развитие. Мы ведь не только в книжном деле наворотили дел. Мы никак не можем осознать, что в стране произошла реальная революция, изменение политического строя. Нужно было действительно всё перестраивать, и я считаю, что мы быстро управились: за 20 лет построили новую книжную отрасль. Мы ведь вышли уже из гутенберговского периода развития книжного дела, мы его сейчас славим как легенду. Сейчас уже нет гутенберговского способа печати – вот этих самых выпуклых литер, которые намазывали краской и прижимали. С изобретением офсетной формы краска уже не просто передавалась с печатной формы, она передавалась через резиновый валик. Но это один из факторов. Мы с вами стали свидетелями смены тысячелетия, это не каждому выпадает. Вот когда сравниваешь тысячелетия, понимаешь, что в начале этапа крестовые походы, крещение Руси, а в конце космические аппараты, цифровые технологии, мобильные устройства.

— Это если говорить в целом, а если коснуться именно книжников и издательств?

— Давайте тоже рассуждать. Рассматривать любую вещь вне контекста, вне системы нельзя. Просто пришло время, когда книге необходимо потесниться, уступить немного. Я ещё удивляюсь, что этого раньше не произошло. Я помню предсказания некоторых крупных американских книготорговых деятелей, например Леонарда Шацкина. Так вот, он уже в начале 90-х написал книгу «In cold type», то есть «Холодная печать», что означает уход от горячего набора, которым отличался гутенберговский процесс. Технология «In cold type» – фактически электронный набор. А его родственник, Майкл Шацкин, тоже книготорговец, в конце прошлого века выступил во Франкфурте со словами, смысл которых был в том, что к 2005 году книги будут существовать в виде артефакта, как сейчас, например, что-то из мамонтовой кости.

Традиционное книгоиздание, как он говорил, исчезнет к 2005 году, но оно, слава Богу, не исчезло. Но я вижу, слышу и кожей чувствую, как изменился тон публикаций в Вашем журнале, в «Книжной индустрии», «Книжном обозрении», я уже не говорю «Publishing Weekly», «Bookseller» и так далее. Раньше все говорили: книга никуда не денется. Теперь все как заведённые говорят: надо постепенно готовиться к тому, что книга будет заменяться своим электронным аналогом. Все поняли, что назад пути уже нет, ничего не вернётся.

Что-то из старого останется, но уже сейчас я вижу, что в метро появилась новая категория читателей – с букридерами. А недавно видел не очень молодую даму с таким ридером, так что читают по ним уже не только молодые…

— Тем не менее, то, что читают, уже радует?

— Естественно, поэтому мы иногда делаем неправильные выводы: если люди не покупают книги, значит, они бросили читать. В прошлом году социолог В.Д. Стельмах делала доклад в Судаке, который был посвящен изменению материала для чтения. Она сказала: «Да, книжки действительно перестали читать, но вы посмотрите, сколько читают рекламы, сколько читают того, что мы не считаем литературой. Мы смеёмся, что это Донцова, но её читает огромный пласт людей». Другой вопрос – что это: времяпровождение, релаксация или что-то ещё?

По моему мнению, всё наше недовольство связано с тем, что мы до сих пор не осознали происходящего на наших глазах. Как говорил классик «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». Наши последующие поколения будут изучать историю, и они посчитают, какие темпы роста были, что и как развивалось. Нам же, как участникам этого процесса, современникам, трудно оценить сразу, но я чувствую, что идет гигантский процесс «ломания о коленку» всего того, что было недавно. Это выражается и в политической, и в культурной революции, и в социальных сдвигах. Если бы мы это давно поняли, нам было сейчас легче, а то мы переживаем, говорим о том, как нам не хватает запаха типографской краски. А кто его любил? При мне закрывали одну из последних типографий – это была пятнадцатая типография напротив Американского посольства, во дворе там была когда-то Книжная палата, которую разбомбили в 1941 году. Там была гутенберговская типография, стояли монотипы. Её закрыли, потому что все вокруг писали жалобы. Свинцовые пары – это отрава, все наборщики были туберкулезниками, производство было вредным.

В общем, нужно понять, что мы живем в переломное время. Мы сейчас дошли до выпуска 150 тыс. книг и брошюр. А совсем недавно, в 1985 году, если считать только Россию, мы выпускали только 50 тыс. – втрое вырос книжный выпуск.

— Да, ещё бы уметь это всё продавать.

— Это особый вопрос. Мы кричим, что с чтением плохо, народ не читает, а ведь периферия практически лишена возможности чтения! Когда посмотришь данные Ассоциации книгораспространителей, нетрудно заметить, что в некоторых районных центрах нет книжных магазинов. А ещё до войны в станице, где я жил, не было хозяйственного магазина, а книжный – был. Причем очень неплохой книжный магазин, просто очаг культуры.

Вот говорят, что мы очень много книг выпускаем, но как так можно говорить, если выпуск у нас такой же, как в Великобритании, а в этой стране живет в два раза меньше народа, чем у нас? Они что, умнее нас? Или они только и делают, что читают? Ничего подобного. Я считаю, что по темпам роста и по числу названий мы пока отстаём от мира. И отстали мы в 1990-е годы. Ещё в 1985 году мы были на первом месте в мире, а сейчас мы хвалимся третьим местом, но выпускаем в три раза меньше, чем американцы, в два раза меньше, чем китайцы. По Японии – вообще отдельный разговор. Если как следует считать статистику, как это делают японцы, а они включают в число выпущенных названий только книги, без брошюр, и только новинки, без переизданий, то мы, я думаю, отставать раз в пять будем. Поэтому дело, конечно, не в этом, а в том, что нам нужно организовать процесс так, чтобы читала не только Москва.

Еще одна беда – наше региональное книгоиздание, потому что нельзя 90% книг выпускать в Москве. Тем более в такой стране, где до Дальнего Востока десять тысяч вёрст.

— На ваших глазах выросло несколько поколений студентов. Кто запомнился из выпускников, закончивших профильный вуз, и тех, кто остался в отрасли, став успешным?

— Я не могу сказать, что это всё мои ученики, я просто знаю, что многие люди, которые закончили наш вуз, успешно работают сейчас и в издательском бизнесе, и в книготорговом, и в полиграфическом. Самый яркий пример – это Владимир Иванович Васильев – директор издательства «Наука», который закончил полиграфическую часть нашего института и долгое время был в «Науке» и в «Прогрессе» директором по производству. Его характерной чертой было увлечение новыми технологиями. Сейчас он объединил под своим руководством сразу несколько организаций – и полиграфию, и издательское дело, и книготорговую компанию, и науку.

Надежда Ивановна Михайлова – тоже выпускница нашего вуза. Что мне нравится – она активно поддерживает тех своих работников, которые учатся у нас на вечернем и на заочном отделении. МДК оплачивает их учёбу, и Надежда Михайловна следит за их успеваемостью. Поэтому мы её приглашаем как отраслевого эксперта по всем нашим аттестационным делам.

Сергей Макаренков и Михаил Морковкин – это тоже заметные фигуры и тоже наши выпускники. Так что кадры не теряются. Я уже не говорю о типографиях, где наши бывшие студенты работают сплошь и рядом.

Сорокин Анатолий Дмитриевич в течение долгого времени возглавлял Первую образцовую типографию. Вместе с ним мы работали во Внешторгиздате, он был моим коллегой и заместителем генерального директора. По-моему, он принёс большую пользу всей отрасли благодаря своей деятельности. Сейчас много молодёжи, которая, конечно, пока не идет в олигархи, но есть и те, кто уже стал директорами. Во многих издательствах много людей, которые раньше учились у нас: обязательно придёшь и встретишь там своего выпускника. Так что, я думаю, семена, посеянные нашим поколением, дают всходы, и деревья идут в рост.

— В образовании изменений много… Вводятся новые стандарты, экзамены. Что Вы об этом думаете?

— Я отношусь к людям, у которых полное непринятие ЕГЭ. На мой взгляд, тестовое образование – это непрочные знания, которые рассчитаны на уровень ниже среднего. Я думаю, что у нас будет просто «сногсшибательная» статистика по итогам первой сессии. Считаю, что нужно проводить нормальные экзамены, а бороться с коррупцией можно другими методами. Самое главное – чтобы человек показал, что он годен для этой специальности, что он предназначен для этого. Всё-таки, догадались же мы, что нельзя принимать по результатам ЕГЭ студентов в школу-студию МХАТа или в Щукинское училище. Смешно будет, если по ЕГЭ станут принимать в литературный институт имени Горького. А вот в чём настоящая беда – это колоссальное падение знания русского языка.

Я полагаю, что та система, которая у нас существовала и существует до сих пор, вполне эффективно решает все задачи подготовки специалистов. Что-то можно изменить, что-то усилить, можно пересмотреть учебные планы, повысить уровень гуманитарной подготовки, потому что опять приходится многих переучивать по истории, литературе. Поэтому я не сторонник Болонской системы, этого искусственного выращивания бакалавров и магистров. У нас была своя система, там был специалист, потом кандидат, потом доктор наук, потом академик. Всё. Прибавляется у человека компетенции, слава Богу. Знает он больше – давайте ему дорогу. А это мы как-то искусственно строим. Большинство преподавателей не принимают эту систему и говорят о том, что мы будем выпускать недоучек.

— Вас очень любят студенты, к Вашему мнению прислушивается власть, Вас сложно застать на месте: то в регионах или на международных форумах, при этом пишете книги и статьи, возглавляете ассоциации. Поделитесь секретом, откуда берете силы, как удается сохранить энергию?

— Лет 15 назад я был на 100-летнем юбилее у известнейшего учёного, книжника Владимира Александровича Маркуса. Я у него учился в 1963 году. К слову сказать, все знакомые нам измерители – авторский, издательский лист, 40 тыс. знаков – это всё его понятия. Так вот, на 100-летний юбилей он пришел сам, 20 минут говорил без бумажки, называя фамилии, даты, должности. Ни разу не ошибся. Ему задали такой же вопрос. И он ответил, что надо жить до тех пор, пока можешь сам себя обслужить и не быть в тягость другим. Но, тем не менее, нельзя расслабляться.

Если честно, ничего специального не делаю. Еду предпочитаю как в деревне, борщ, каши люблю, кефир. Встаю в 6 утра, приезжаю домой в 9 вечера. Не могу себе позволить выбиться из заданного ритма, да и не нужно это. Всю жизнь катался на лыжах, летом плаваю. До последнего времени расслаблял меня внук, играл с ним в футбол, пинг-понг. Вот сейчас он увлёкся большим теннисом, так я уже угнаться за ним не могу.

— Если бы у Вас была возможность всё вернуть лет на сорок-пятьдесят назад, что бы Вы выбрали для себя?

— Я вообще человек счастливый, потому что никогда или почти никогда не испытывал неудовлетворённости своей работой, тем местом, которое я занимаю. Думаю, так происходило потому, что я старался увлечься, я старался даже в рутинной работе найти что-нибудь интересное. Опять же, вернусь к формуле Энгельса. Наша жизнь состоит из случайностей, которые определяют целые большие куски нашей жизни.

Я вот скажу честно, что в тот же Нефтяной институт я попал совершенно случайно, хотя при этом я старался поступить в любой технический, тот же строительный, но не было возможности, там что-то с общежитием у меня не получалось. В Академию внешней торговли я тоже попал совершенно случайно, коллеги из Нефтянки пригласили. Более того, там мне предложили изучать китайский язык, и я тоже согласился и, кстати, очень доволен, потому что познакомился с новым, совершенно иным миром. Китайский язык очень многое мне дал, да по сути это была такая авантюра и проверка на прочность.

— А диссертация по филологии у Вас, инженера, ещё одной авантюрой была?

— Это тоже случайность, потому что когда я работал во Внешторгиздате, это была солидная организация, полторы тысячи народу, крупные мероприятия. И защищаться я хотел по экономике. Но вот опять обстоятельства сложились так, что стал кандидатом филологических наук. Тогда у нас был деканом Михаил Александрович Лапшин, про которого говорили «Это комбат» – он действительно прошёл всю войну. Когда он узнал, что я главный редактор Внешторгиздата, то дал мне зелёный свет, и через два года я защитился. Непросто было, читал с большим трудом сборник «Книга. Исследования и материалы», но читал с упоением, мне всё было непонятно, а поэтому интересно. И в Книжную палату я попал случайно, и директором стал случайно. Единственная закономерность в том, что после Палаты я пришёл сюда, потому что я здесь уже работал много лет, это был преднамеренный шаг, да и меня здесь всегда ждали. Вот так, везде случайности. И вообще не знаю, что меня занесло с Северского Донца вот сюда в Москву, по всем этим академиям. В общем, универсальный такой получился человек.

— Спасибо Вам, удачи и отличного здоровья!

Беседу вела Елена Бейлина.

Благодарим за предоставление публикации журнал "Университетская книга" [2] (интервью впервые опубликовано в № 11-2009).