Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

aleshk.jpg [1]

Аннотация

"Роман-Мечта-Рецепт...

Роман - признание в любви Творенью в целом и отдельным его "терновым венцам" в частности. 
Курс наиновейшей истории с элементами анализа, исполненный в фирменном юзовом "оригинальном жанре".
"Предпоследняя" попытка сформулировать свои зрелые мысли как можно ближе к своим перезрелым чувствам, лирическим, трагическим, провидческим, религиозным... создать иероглиф, описывающий всю полноту ощущения своего пребывания на земле между двумя вечностями...
"До-верие" как творческий метод и исключительно рискованное для мотылька-мыслителя приближение к тому самому пламени окончательного знания, спасительно или путем жертвы переходящего в великое незнание.
Отчаянная попытка взгляда со стороны на стадо свиней, летящих с ускорением в бездну "под мудрым руководством" вселившихся в них бесов...
Книга о вкусной и здоровой жизни с неожиданно хорошим концом и плохим прогнозом..."

Ольга Шамборант

Рецензия "Частного Корреспондента"

Юзу Алешковскому восемьдесят. Для старшего поколения он личность легендарная. Для тех, кто вырос после советской власти, — человек из потусторонней жизни, который «что-то там пел про лагеря». И одни и другие на упоминание о новой книге писателя, скорее всего, откликнутся удивлённым «он что, ещё жив?!».

Если судить по первым главам романа, Алешковский живее всех живых. Годы ничуть не повлияли на его слог, представляющий собой всё ту же гремучую смесь трескучей канцелярщины и смачной фени, кривоватых эвфемизмов и густого мата, легко узнаваемых аллюзий и парафраз. Как и 40 лет назад, речевая манера Алешковского — это не знающая границ стихия языка, сближавшая академика и уркагана, чьи нары нередко оказывались по соседству.

Показательные цитаты можно брать, раскрывая книгу буквально наугад. Например, отсюда: «Братья и сёстры, на повестку дня поставлены вопросы языкознания… поэтому сегодня все мы целиком и полностью, в количестве тыщи полторы человекорыл, отделяемся к е…и матери от остального племени…» В соседних абзацах «гиперактивный чувак, в жопе у которого вождистские иголки» и «непролазное низколобье с продрисью». И так почти пятьсот страниц.

«Предпоследняя жизнь» — роман о лишнем человеке эпохи заката советской власти. Герой, наделённый выразительным именем Владимир Ильич Олух, с раннего детства мистическим образом владеет английским и латынью, однако такой дар подлежит отнюдь не всемерному использованию, а тщательному сокрытию. Единственно возможным применением талантов возмужавшего Олуха становится банальная фарцовка.

Несмотря на то что время действия плавно перемещается от начала 80-х к концу 90-х, охватывая один из самых судьбоносных периодов в истории страны, социальные потрясения мало что меняют во внутренней жизни героя. В Москве ему всё время неуютно — что при Брежневе, что при Горбачёве, что при Ельцине. В 80-е за ним следит «контора», в 90-е — новорусские бандиты-бизнесмены. Олух бежит за границу, но там ему тоже кисло — тянет на родину.

К концу романа Владимир Ильич не по возрасту устал и разочарован. Шум нового времени становится ему безразличен. Для сохранения интриги Алешковскому приходится нагнетать драматизм искусственным путём, но внезапно возникающая тема роковой болезни вызывает больше недоверия, чем сочувствия. Долгожданное счастье с любимой женщиной едва выдерживает сравнение с чувствами к любимой собаке. Финальные страницы исполнены умиления перед величием Творенья — в аннотации это слово набрано с заглавной буквы.

При всех своих (прежде всего стилистических) достоинствах «Предпоследняя жизнь» — гостья из прошлого. Из той приснопамятной эпохи, когда интеллигенция пела блатные песни и тихо ненавидела советскую власть. Нынешняя жизнь куда сложнее, но это уже совсем другая история. И свидетельствовать о ней призваны совсем другие писатели.

Автор рецензии: Юрий Володарский

Больше о книге на сайте Частный Корреспондент >>> [2]