Алексей Дьячков: «Мы просто ловим кайф!»

— Кажется, в книжном бизнесе ты в разное время был всеми, от продавца до издателя, разве что сам книжек не писал. Скажи, собственное издательство было твоей целью с самого начала или это побочный продукт твоей книготорговой деятельности?

— Нет, я и представить себе не мог, что стану издателем. Я же приехал в Москву из Волгоградской области — с провинциальными комплексами, эмигрантскими инстинктами, со всеми делами. Спустя три месяца после приезда я устроился в книжный магазин, в первую рабочую смену у меня был покупатель — Леонид Федоров из «АукцЫона». Я очень хорошо помню, он купил очередной том Сологуба и Крученых, который вышел тогда в «Академическом проекте». Это называется star struck: идешь по улице, а навстречу Сильвестр Сталлоне. Вот я сижу, а над кассой стоит Леонид Федоров!

Потом я работал в «Международной книге», уволился оттуда, поработал в «АСТ», уволился. А мне ведь нужно быть постоянно в тонусе, потому что у меня нет бесплатного жилья в Москве, поэтому я пришел в «Берроунз». Сейчас я работаю в книготорговой компании и занимаюсь издательством «Коровакниги» — это два совершенно разных рода деятельности. У меня про себя есть шутка: продаю плохие книжки, чтобы издавать хорошие.

— Книготорговая компания — это ведь посредник между магазином и издательством? Зачем он нужен?

— Есть издательства — такие, как мое, выпустившие от одной до десяти — двадцати книг, — которые сами не могут попасть в магазин, потому что магазину сложно работать с большим количеством поставщиков. Так говорят. А я работал товароведом, и, по-моему, это выдумка: обслуживать двадцать контрагентов или сто — принципиальной разницы нет. Так или иначе, крупный магазин обычно отправляет маленькое издательство к оптовому торговцу. Это так называемый самотек, который мы, конечно, тоже фильтруем.

— А какие у вас критерии отбора?

— Отказать, не взять книгу можно по разным причинам: например, потому, что это графоманские стихи, без которых мир легко проживет. Мне даже кажется, что миру будет легче, если он их не прочтет никогда. И вот я беру на себя такую функцию — оградить мир от этих стихов.

— Значит, не такие уж вы плохие книжки продаете?

— Мы продаем всякие: и хорошие, и не очень, и даже вредные. Например, японские манга или белогвардейский «Посев» — вот этих Колчака, Каппеля, вешателей этих мы успешно прославляем вместе с создателями кинофильма «Адмиралъ», ужас! Но для огромного количества хороших книжек мы являемся чуть ли не единственными представителями. То есть они есть в хороших магазинах типа «Фаланстера» или «Гилеи», а мы их стараемся продвинуть в большой мир. И с этим, конечно, большие сложности — чем дальше, тем больше. Если раньше работник большого книжного магазина, отвечающий за ассортиментную политику, не был книготорговцем — в смысле «человеком книги», то об этом не принято было говорить. Сейчас это уже признак хорошего тона: допустим, он работал в сети «Перекресток», в «Евросети», а теперь он работает в сети книжных магазинов «Республика». И он с гордостью, во всяком случае, я расслышал эту гордость на другом конце телефонного провода, говорит: «Мне все равно, чем торговать! Я ничего не понимаю в книгах».

— А каким образом они тогда формируют ассортимент?

— Есть старые магазины — Дом книги, «Москва», «Молодая гвардия», «Библио-Глобус» — хороши они или плохи, но у каждого из них есть своя система. Очень косная система — что-то они могут упорно не брать, но она существует. И ты в какой-то момент в нее врубаешься и уже знаешь, как втюхать им книжку, важную с твоей точки зрения. В новых магазинах — как почивший «Букбери» или «Республика» — молодые, амбициозные и умные ребята, но они, на мой взгляд, имеют какие-то неверные для ведения этого бизнеса предпосылки. Их просто никак не пробьешь. Допустим, «Чибо» продается лучше, чем «Нескафе» — так вот они будут брать «Чибо» и считать, что кофе у них представлен. Один кофе в принципе заменяет другой, но я всегда думал, что книжки невзаимозаменяемы.

Но если я, допустим, уйду из компании «Берроунз» и захочу продолжить работу в книжном бизнесе, то в крупной компании мне придется начать с нуля. Потому что у меня нет специального маркетингового образования. Мы же все чудовищно необразованные, мы сами изобретаем какие-то схемы книжной торговли. Я уверен, что есть способы продавать книжки лучше, но мы просто ловим там кайф! У нас есть маленький магазин в Швеции, у нас есть экспорт, у нас есть пара издательских марок, есть оптовая книготорговля — у нас нет только типографии, а так у нас полный цикл. И все более или менее получается, «Берроунз» успешно конкурирует с фирмами подобного профиля, возникшими раньше, и не сдает позиций новым, которые образуются уже с учетом этих технологических цепочек. Хорошо бы их знать, но я как-то обхожусь. Во всяком случае, «Берроунз» платит своим поставщикам, без задержки выплачивает зарплаты сотрудникам и вкладывается в книжные тиражи, выпущенные под своими марками и в других издательствах.

— Что значит «вкладывается в тиражи»?

— «Берроунз» частично финансирует мои издания, а время от времени выкупает у других издательств тиражи, которые кажутся по тем или иным причинам перспективными. Например, с коммерческой точки зрения — как «Счетная машина» Берроуза, последнее издание тверского издательства Kolonna. Или вот, допустим, у Кирилла Медведева есть "Марксистское издательство", оно выпускает копеечные книжки, которые очень трудно сдать в книжный магазин, потому что они там в щель провалятся. «Берроунз» их финансирует с недавнего времени. Там небольшие затраты, но там и выгода, которой можно пренебречь. Отвезти макет, забрать тираж — это как раз то, что мы выгадаем при продаже. Наш бухгалтер возражает против таких вложений, но мы считаем, это прикольно!

— А как ты стал издателем?

— Иногда узнаешь о чем-то, каком-то писателе, произведении. А я не читаю на иностранных языках. Вот в 2002 году в «Колонне» вышла книга Фланнери О’Коннор «Мудрая кровь», которая меня очаровала. Я очень люблю американскую литературу, а вот ее не знал. Дальше выяснилось, что у нас вообще мало кто знает О’Коннор, хотя было издание в 70-х годах. Она католичка, ирландского происхождения, и то, что она писала — вот эти демоны, расселенные в быту, такая готика южноамериканских штатов, — это, разумеется, очень трудно было переводить тогда на русский язык. В результате выхолощенного перевода О’Коннор неизбежно проигрывала популярным у нас своим современникам — и Воннегуту, и Сэлинджеру, и Стейнбеку, и Фолкнеру. Но в новом переводе Волчека «Мудрая кровь» меня просто ушибла. А потом я прочел интервью с теперь покойной Натальей Леонидовной Трауберг, где ее спросили: «А что вы не перевели, но хотели бы перевести?» — и она сказала: «Фланнери О’Коннор». И я думаю: ок, есть роман «Царство небесное силою берется». Я хотел, чтобы эту книгу перевела Наталья Леонидовна, и мы даже начали договориваться, но буквально спустя три-четыре месяца эта книжка вышла в «Азбуке». Или, например, Нельсон Олгрен, которого я не читал, но уверен, что это круто, о нем есть очень хороший отзыв Воннегута. Вот я по этому отзыву его полюбил еще лет пятнадцать назад и все хочу его перевести. Макс Немцов заканчивает работу над этим переводом. То есть мы пытаемся заполнять лакуны.

— То есть ты просто печатаешь то, что сам хочешь прочесть?

— Да-да. Я не считаю изданием книги вывешивание ее в интернете, и я категорически против изданий за свой счет. Я не считаю изданием то, что делает Сергей Юрьенен: есть такой сервис в Америке, www.lulu.com [1], где можно просто разместить свои книжки и их за десять баксов тебе печатают и присылают. С тем же успехом можно напечатать книжку в пяти экземплярах на пишущей машинке и разослать своим кентам! А издательство — это когда есть произведение, есть его автор и есть издатель, который согласен рискнуть монеткой для того, чтобы его напечатать. То есть как минимум два человека считают, что это классная штука.

— И это гарантия качества?

— Нет, это подтверждение необходимости такого издания. Никакого качества это не гарантирует: два человека могут ошибаться так же, как один. Поэтому если бы я был писателем, я бы не стал себя издавать, но мы это проверить не можем, поскольку я не писатель.

— А что издает «Коровакниги»? У вас же все-таки есть какая-то политика?

— Концептуализировать идею издательства очень сложно. Вот, например, «АСТ» вошло в конгломерат с издательством «Иностранка», а теперь еще и с издательством Ad Marginem. Представить себе нас в этой ситуации невозможно: «АСТ» купило Ad Marginem, имея в виду, что у него будет левацкое крыло. А то, что издаю я, легко можно разложить по четырем-пяти уже существующим подразделениям «АСТ». Марка «Коровакниги» не подкреплена какой-то концептуальной идеей. Она началась с драматургической серии — скажем, я мог бы позиционировать себя как издателя драматургии, но не хочу, да и серия уже закрыта. Возможно, я еще и буду издавать пьесы, но не серией: мне эти знамена уже кажутся ветхими.

— А какие еще были серии?

— Серия «Короче», например. Какое-то время я считал, что писатель должен писать не произведениями, а книжками, и пытался это показать. Но поскольку у меня средств мало, я издаю не все, что хочу. Так что если в серии вышло три книжки, то тенденция не очень-то видна, она так и остается у меня в голове. «Короче» — это концептуальные авторские сборники рассказов. Не редакторские компиляции, хотя, конечно, если это первое издание, то я как редактор могу помочь автору. Есть мнение, что сейчас что-то сдвинулось, и стали издавать рассказы, но на самом деле это не так. Сборники появляются, но это чушь собачья. Они издаются только потому, что нет очередного романа Прилепина или Славниковой, а кормить людей надо. Издатель в этом случае не думает, что рассказ — классная форма, надо бы ее развить и поддержать! Он думает о том, чтобы не забыли его автора, на чью рекламу он тратится.

Мы издали книжку Поля Фурнеля, три его концептуальных сборника под одной обложкой. Потом книгу Теодора Фрэнсиса Поуиса. Об этом писателе даже в Англии и Америке мало кто помнит. В России о нем вообще никто не знал до этой книги, но Борхес посвятил ему небольшое эссе, а его вкусу, кажется, можно доверять. А мне книгу предложил энтузиаст западной словесности Валерий Вотрин. Про Олгрена я говорил, а где-то через месяц выйдет «Русская книга мертвых» Леонида Шевченко, погибшего в две тысячи втором году. Это сборник из двадцати восьми рассказов — очень европейская литература, хотя бы даже по классу: это лучшее, что было написано по-русски за последние тридцать лет в жанре короткого рассказа. И в чем-то, мне кажется, стилистически близко именно к новелле южноамериканских штатов: к Фланнери О’Коннор, к Фолкнеру, может быть, к Труману Капоте и Шервуду Андерсону — это вообще мой любимый американский писатель.

— Кажется, с концептуализацией у «Коровакниг» полный порядок!

— Дело в том, что я очень много думаю, и думаю очень быстро. Иногда я не успеваю принять решение по поводу одной идеи, как приходит другая, противоположная: многие так и остаются нереализованными. Ну и пусть. У меня есть любимая история про Колумба и Бехайма. Когда Колумб в 1492 году открыл Америку, он плыл в Индию за пряностями, но преследовал и научные интересы: он предпринял свое путешествие, чтобы доказать шарообразность земли. А в том же 1492 году швейцарский картограф Мартин Бехайм, исходя из той же идеи, создал первую модель глобуса. Но мы понимаем, что организовать экспедицию, подольститься к Изабелле, снарядить три каравеллы, подавить несколько бунтов, болеть цингой — вот это подвиг по понятиям. А что Бехайм — он просто сообразил!

На самом деле мне кажется, что это два равнозначных подвига, но понятно, что большую известность приобретет тот, чья деятельность была сопряжена с большими материальными затратами. Это всегда так. Многие мысли так и остаются мыслями, и я этим доволен, мне нравится, что у меня в голове что-то варится. Я себя хорошо чувствую.

Варвара Бабицкая, фото - Евгений Гурко.
Источник: OpenSpace.ru [2]